Николай Кузнецов: легенда советской разведки

Человек при рождении не выбирает ни место, ни семью, ни имя, ни уникальный набор особенностей, заложенных на генетическом уровне. У разведчика бывает много имен, но внутри он все равно остается собой. И основные мотивы, основные идеалы (как сегодня говорят — база) остаются прежними, вне зависимости от смены имени в документах, внешнего вида и языка.

У советского разведчика Николая Ивановича Кузнецова было много имен, но всего одна жизнь.

В 1911 г., 27 июля, в деревне Зырянка Соликамского уезда Пермской губернии (сегодня это Талицкий район Свердловской области) в семье зажиточного крестьянина Ивана Кузнецова родился мальчик, которого назвали Никанор — Ника. Иван Кузнецов семь лет отслужил в царской армии — в Преображенском гвардейском полку в Петербурге. Жизнь в столице Российской империи, общение с образованными людьми сильно повлияли на него. Вернувшись домой после службы, он продолжал следить за развитием общественной жизни в стране, выписывал газеты, журналы, вел крестьянское хозяйство согласно передовым методам. В своем доме Кузнецов даже выделил комнату под избу-читальню. Там по вечерам собирались односельчане, читали газеты и обсуждали новости.

Иван Кузнецов хотел, чтобы его дети (а их в семье было пятеро) получили образование. Старшая дочь Агафья училась в Камышловской женской гимназии и окончила 6 классов. Для тех времен это было большой редкостью: для выходцев из крестьянских семей образование обычно ограничивалось двумя-тремя классами сельской школы. Агафья научила своего пятилетнего брата Нику читать, а затем и писать, так что когда мальчик пошел в школу, он во многом превосходил своих сверстников.

После окончания трехлетней школы в Зырянке мальчика отправили продолжать обучение в село Талица. Там и проявился его талант к изучению иностранных языков. Больше всего Ника любил уроки немецкого. После них он бежал не на перемену, как другие дети, а к учительнице — Нине Николаевне Автократовой. Она окончила университет в Швейцарии, в совершенстве владела немецким и французским. «А смогу ли я говорить по-немецки, как настоящий немец?» — постоянно спрашивал у нее мальчик.

Он искал любую возможность пообщаться с носителями языка. В школе Талицы тогда работал бывший военнопленный — чех Яур, и Ника много с ним общался. Позднее, уже во время учебы в Талицком лесном техникуме водил знакомство с немцем-лесником и пополнил свой языковой запас не только разговорной, но и ненормативной иностранной лексикой.

Окончить техникум ему не дали: из-за доноса о якобы кулацком происхождении и службе отца в белой армии выгнали и с учебы, и из комсомола. В действительности отец Кузнецова после революции воевал в армии Тухачевского и демобилизовался по возрасту. С большим трудом Николай восстановился, однако на нем и его семье навсегда осталась печать «кулаков и белогвардейцев». И диплом он не получил — лишь документ о прослушанных курсах. В начале 1930-х гг. переехал в Кудымкар, где устроился помощником таксатора. Там Кузнецов уличил старших товарищей в мошенничестве и заявил в милицию. По итогу уголовного дела о хищении госимущества основные махинаторы получили по 4–8 лет тюремного заключения, но пострадал и сам Кузнецов, ведь на поддельных документах стояла и его подпись.

Правда, наказание было незначительным — год исправительных по месту работы минус 15 процентов зарплаты. Сам Николай отмахивался, дескать, ерунда это, простая формальность. Но это была скорее бравада, ведь судимость поставила очередной крест на его будущем, какими бы незаурядными способностями он не обладал.

Если бы не одно происшествие. «Однажды в Коми Кузнецов лихо справился с напавшими на него бандитами, — рассказывал в одном интервью историк и писатель Теодор Гладков, исследователь биографии Николая Кузнецова и автор книги о нем. — И попал в поле зрения оперуполномоченного Овчинникова. Коми-пермяк по национальности, тот с удивлением обнаружил, что молодой человек не только храбр и силен, но и свободно говорит на коми. Он завербовал Кузнецова, быстро поняв, что попал на самородка».

В Свердловске, на военно-промышленном Уралмашзаводе, он появился как расцеховщик конструкторского бюро. В предвоенные годы практически на каждом ключевом предприятии было много иностранных специалистов, были среди них и агенты разведок. Кузнецову было поручено выявлять потенциальных шпионов, отслеживать настроения. С завода его в феврале 1936 г. уволили за прогулы (руководство не знало, что это негласный агент, а не рабочий) и арестовали по подозрению в контрреволюционной деятельности. Несколько месяцев Кузнецов провел во внутренней тюрьме НКВД. Что это было? Несогласованность действий разных отделов? Суровая проверка? Ожидание решения от вышестоящего руководства? Во всяком случае, после освобождения Кузнецова направили в аппарат наркома НКВД Республики Коми в качестве специалиста по лесному делу.

По рассказам генерала Райхмана, одного из мужей балерины Ольги Васильевны Лепешинской, для усиления линии внутренних дел в Коми направили Михаила Ивановича Журавлева. Журавлев недолго пробыл в округе — скоро он стал наркомом внутренних дел. И порекомендовал Райхману Николая Кузнецова. Встречу назначили в Москве.

Он вовсе не был похож на сельского паренька с Урала. Высокий блондин с военной выправкой (и откуда только взялась!), с правильными чертами лица и безукоризненным знанием немецкого, с уникальной способностью «снимать с языка» собеседника особенности диалекта и тут же воспроизводить их в устной речи.

А вокруг — предвоенная Москва, иностранные специалисты, туристы и дипломаты, среди которых немало агентов иностранных разведок, рядом с ними прекрасные женщины, а ряды советских органов госбезопасности изрядно ослаблены и разобщены недавними чистками рядов.

Много специалистов из Германии работало на Московском авиационном заводе № 22, туда же для работы с немецкой агентурой назначили и Кузнецова — так появился инженер-испытатель Рудольф Вильгельмович Шмидт, он же «Колонист».

Как писал бывший начальник 4-го Управления НКВД СССР П.А. Судоплатов, Кузнецова «привлекло к работе местное НКВД и в 1939 году направило в Москву на учебу. Он готовился индивидуально, как специальный агент для возможного использования против немецкого посольства в Москве. Красивый блондин, он мог сойти за немца, то есть советского гражданина немецкого происхождения. У него была сеть осведомителей среди московских артистов. В качестве актера он был представлен некоторым иностранным дипломатам. Постепенно немецкие посольские работники стали обращать внимание на интересного молодого человека типично арийской внешности, с прочно установившейся репутацией знатока балета».

Кузнецов из-под наблюдений ускользал, вербовал немцев, добывал секретные документы, собирал компромат на иностранных дипломатов, заставляя работать на Союз, и раскрывал агентов абвера и СД.

На фотографиях тех лет он в форме старшего лейтенанта советских ВВС — сам ее где-то добыл. Машину водить и с фотоаппаратом обращаться выучился тоже сам. Азы шпионской работы ему не преподавали: в спецшколу с такой биографией и тем более судимостью ни за что бы не взяли, да и время не позволяло — работать надо было сегодня.

Сохранился паспорт Шмидта, в нем два штампа: «Принят на завод № 22 Наркомата авиационной промышленности 10 августа 1938 года» и «Уволен 28 июня 1941 года». И еще: «Разрешено проживание только в Кзыл-Ордынской области Казахской ССР». Рудольф Шмидт исчез.

Когда началась Великая Отечественная война, Николая Кузнецова отправили на «курсы немецких офицеров» — в лагерь военнопленных. Там он должен был изучить и перенять мельчайшие нюансы не только в языке, но и в поведении.

А затем зачислили в 4-е Управление НКВД СССР, которое с января 1942 г. возглавлял Павел Анатольевич Судоплатов. Главной задачей подразделений было ведение разведывательно-диверсионной деятельности в тылу врага.

С августа 1941 г. город Ровно находился в составе рейхскомиссариата «Украина», и именно туда в 1942 г. Кузнецова забросили с документами на имя обер-лейтенанта Пауля Вильгельма Зиберта.

Он тесно общался с вражескими офицерами спецслужб и вермахта, а также местными управляющими. Вся добытая информация передавалась в партизанский отряд «Победители», которым командовал Дмитрий Николаевич Медведев.

Сведения Кузнецов добывал не напрямую: это только в фильмах про шпионов супергерой спускается на тросе в кабинет злодея и добывает из сейфа секретную карту. В действительности все, что уже нанесено на карты, — это устаревшая информация. Кузнецов улавливал по настроениям, вычислял по обрывкам фраз и по реакциям на «случайно» оброненные реплики готовящиеся в немецком лагере операции.

Про разведчика рассказывают, что один немецкий офицер то ли проиграл, то ли задолжал Кузнецову деньги и пообещал вернуть долг после командировки — персидскими коврами. Так разведчик вычислил готовящуюся провокацию на Тегеранской конференции в конце 1943 г., где планировалось ликвидировать лидеров «большой тройки».

Осенью того же года Кузнецов с отрядом «Победители» взял в плен майора Гаана — курьера рейхскомиссариата. Из документов, которые он вез, а также в результате допроса, который провел Кузнецов/Зиберт, выяснилось, что в восьми километрах от украинской Винницы был сооружен бункер для Гитлера. Кузнецову удалось организовать похищение немецкого генерал-майора М. Ильгена, который был прислан в Ровно для уничтожения партизанских соединений, а генерала Курта Кнута обстреляли и забросали гранатами в собственном автомобиле. Кузнецов стал одним из источников сведений о подготовке немецкого наступления на Курской дуге.

Кузнецов ликвидировал президента верховного суда Западной Украины оберфюрера СС Альфреда Функа в его собственном кабинете и забрал секретные документы. Дважды покушался на помощника гауляйтера генерала Даргеля. Шеф гестапо Мюллер лично издал директиву, приказав захватить обер-лейтенанта Зиберта живым.

Кузнецов долго готовился к ликвидации гауляйтера Украины Эрика Коха. Стал вхож в его особняк, подружился с кинологом из его охраны, прикормил овчарку. Он планировал передать в руки Коху в его кабинете документы и тут же застрелить в упор. Но когда его вызвали на прием, все пошло не так: овчарка была другая, гауляйтер не поднялся из-за стола, а между ним и Кузнецовым было еще два охранника, не спускавших с визитера глаз. Это был провал — он не выполнил приказ Центра.

В январе 1944 г. Кузнецов вслед за отступающими фашистскими войсками отправился во Львов с двумя разведчиками. В оккупированном немцами городе они остались без поддержки и без связи, все явочные квартиры были раскрыты. Приказов не было — их некому было передавать. Кузнецов решил действовать сам. В феврале 1944 г. во Львове Кузнецов и его небольшая группа ликвидировали шефа правительства дистрикта Галиция Отто Бауэра и начальника канцелярии правительства генерал-губернаторства доктора Генриха Шнайдера. Проникнув во львовский штаб немецких военно-воздушных сил, Кузнецов тремя выстрелами в упор застрелил подполковника Петерса и ефрейтора.

Ориентировки на обер-лейтенанта Зиберта были разосланы во все патрули: «Крайне опасен, в совершенстве владеет стрелковым оружием». Нужно было отходить к своим, но как? Подо Львовом — яростные сражения: где-то вырывались вперед советские войска, где-то фронт остановился, ходили бандеровцы, затаились отряды еврейской самообороны, бились стихийные отряды советских окруженцев и партизан.

Кузнецов и его группа — Ян Каминский и Иван «Белов» Власовец — решили пробиваться к партизанским отрядам. Их ждали на всех выездах из города. Надежные документы были только у шофера Белова. Оставалось одно — прорываться. Они рванули через шлагбаум, убили немецкого майора Кантера, перебили патруль и, проехав около километра, нырнули в лес. По пути наткнулись на отряд еврейской самообороны, но остаться не смогли: там был тиф. Боец отряда, местный паренек Самуил Эрлих повел их к линии фронта. Шли в немецкой форме — лишь погоны отпороли.

«Девятого марта втроем они вышли на хутор Борятино, — рассказывал писатель Теодор Гладков, изучавший архивные документы. — Кузнецов послал Белова к крайней хате. Тот постучался, спросил: войска есть? Да, сказали, есть, только не ваши, а с „зирками“, со звездочками».

Но это были бандеровцы в советской форме. По ориентировке они опознали Кузнецова как немецкого обер-лейтенанта Зиберта. В ходе завязавшейся перестрелки все трое разведчиков были убиты. При них был найден отчет Кузнецова о проведенных диверсиях за подписью «Пух» — этот псевдоним был известен в Центре только генерал-лейтенанту Петру Федотову. Оригинал отчета был переслал в Берлин Мюллеру, а копию в архивах гестапо в освобожденном Львове нашел позже командир отряда Медведев.

Предполагаемое место захоронения Николая Ивановича Кузнецова было найдено в сентябре 1959 г в урочище Кутыки. Его останки перезахоронили на Холме Славы во Львове, 27 июля 1960 г.

Было ли слабое место у этого, казалось, железного человека? Иногда Кузнецов говорил во сне, причем на русском. По свидетельствам врача партизанского отряда Альберта Цессарского, с которым они делили кров, разведчик повторял: «Я еще им всем покажу, кто настоящий патриот».

Он так и не смог смириться с несправедливым клеймом судимого сына кулака-белогвардейца и всю жизнь доказывал, что он не предатель и не трус.

По рассказам писателя Теодора Гладкова, когда Кузнецов уходил на задания из партизанского отряда, он всегда оставлял прощальные письма — не надеялся вернуться обратно, но чудом возвращался. Его отчаянная дерзость перекрывала инстинкт самосохранения, и потому его сложно было просчитать. Чего только стоит его «помощь» немцам в поисках самого себя. Однажды он почти попался при проверке документов, но ловко присоединился к проверяющим, начал вместе с ними бесцеремонно требовать документы у всех подряд обер-лейтенантов и выспрашивать у них о предателе Зиберте.

Говорить во сне Кузнецова отучил врач Цессарский. Но еще одна боль так и осталась в его душе. У Кузнецова не осталось ни жены, ни детей. Брак был: 4 декабря 1930 г. он женился на Елене Чугуевой, но 4 марта 1931 г. они развелись. Елена Чугуева потом окончила медицинский, участвовала в войне, получила звание майора и демобилизовалась осенью 1945 г.

Было много женщин, но все «по служебной необходимости», как источники нужной информации. Была и любовь: в Москве Кузнецов влюбился в светскую львицу, имя которой не афишируется. Она знала его как Рудольфа Шмидта. Накануне войны к немцам уже относились с опаской, поэтому женщина рассталась с Кузнецовым/Шмидтом. Но он ее забыть не смог. В партизанском отряде, перед очередным заданием, попросил командира Медведева найти ее и рассказать о нем правду. Уже после войны Герой Советского Союза Медведев выполнил просьбу, нашел в Москве эту женщину — но правду она встретила с полным равнодушием.

«Разведка — нечеловеческое дело, она калечит душу», — обронил однажды Кузнецов в беседе с Цессарским.

Жизнь Николая Кузнецова — это, говоря словами Уинстона Черчилля, загадка, завернутая в тайну и помещенная внутрь головоломки. Почти каждый факт, который приводится и историками и разоблачителями (и в этой статье, кстати, тоже!), находит не менее убедительное опровержение. Почти каждое найденное свидетельство рождает новые вопросы, и неясно, факты там описаны или очередная легенда. Под грифом «совершенно секретно» остается неизвестное число томов архивных документов, часть которых будут рассекречены через несколько лет, а часть останутся недоступны бессрочно.